Желтыми светящимися прорезями башни он смотрел прямо на меня. Я поднял голову, дроны висели ровно над нами, двигая щупальцами объективов, с неподдельным любопытством рассматривая автомобиль. Поняв, что они собирают данные, я не стал медлить, запустил двигатели, практически одновременно вдавил в пол акселератор и через мгновение, хорошенько шуганув зависших насекомых, оказался в нескольких метрах над землей.
Дроны тут же прильнули к боковым окнам; не обращая на них внимания, я ткнул винтовкой в ветровое стекло, пробив дыру посередине, нащупал спусковой крючок, прицелился. Все замерли. Стало тихо. Я слышал только хриплое дыхание ребенка за спиной. Как бы ни был слаб человек перед напичканными смертоносным оружием машинами, ни одна из них не станет делать лишних движений, когда прямо в рыло ей смотрит увесистая штурмовая винтовка с массивным дальнобойным подствольником. Винтовка успела захватить цель, и даже если от робота-штурмовика прилетит что-то быстрое и нехорошее, я успею влепить ему в рыло прожигающую броню гранату.
В длящейся тишине мне казалось, что происходящее со мной нереально, а штурмовик и дроны за окнами машины нарисованы. Я не знал, что делать. Перевес сил был на их стороне, тактическая инициатива по неизвестной причине в руках у меня… Проблема была лишь в том, что время работало против нас – против самого важного сейчас на поле боя человека. Ребенка. Из оцепенения меня вывел слабый шепот Айрин, сначала я не понял, что она бормочет, а потом прислушался. Она говорила: хватит, хватит, хватит, надо сдаться, сдаться, сдаться…
План возник у меня мгновенно, целиком. Незаметно достаю свободной рукой запасной ствол, наставляю его на дрон у левого окна. Секунда отвлеченного внимания мне нужна, чтобы пробурить из винтовки дырку в башке штурмового робота, после чего, не дожидаясь реакции дронов, на полную выдавливаю акселератор, поднимая машину на максимальную высоту над городом. А там разберемся. Вслед, конечно, может полететь густо, но под нами быстрая, юркая, надежная железяка.
Я очень медленно потянулся к поясу, отстегнул кармашек и вдруг услышал странное шипение, будто вместо пистолета у меня в кармане был сжатый воздух… Но нет. Краем сознания перед тем, как отключиться, я понял, что это был нервно-паралитический газ. А мы были пленниками. Автомобиль оказался ловушкой.
Сознание сузилось, превратилось в точку, но через мгновение вспыхнуло снова, и меня потянуло из кабины назад, будто рыбу за плавник вытаскивали с глубины… Я увидел широкую спину майора – Анатолий сидел в отключке, упершись лбом в штурвал. Затем я увидел ребенка, склоненную голову Айрин и, наконец, машину сзади; она медленно опускалась вниз, и на улицу, проехав сквозь полупрозрачного робота, выкатился черный с логотипом на борту фургон техобслуживания симулятора.
Я поймал себя на мысли, что за годы испытаний так и не смог привыкнуть к этим дьявольским штукам – симуляторам личности. После таких квестов, полностью подменяющих «я», мне несколько дней казалось, что именно я был там, а не смоделированный майор, чья искусственная личность была арендована на время тренировки.
Что стало с Айрин? А с ребенком? Успели его оцифровать? Меня кольнуло чувство вины. И тут же я усмехнулся и окончательно проснулся. Нет никакой Айрин с ребенком. Мне снова снился симулятор, который я проходил на военной базе позавчера… Сны после них особенно яркие. Вот уже два года мы воевали с Цифрой. Пока виртуально.
За окном в толще ночного воздуха перемигивались тысячи огней столицы. Я никак не мог заснуть. Ворочался во влажной кровати, как пойманная муха на липкой ленте. Тело обволакивала сонная слабость, но как только я закрывал глаза, в голове возникали обрывки воспоминаний, мысли… Я думал о том, что война между людьми и «цифрами» абсолютно бессмысленна и вредна для нашего вида… О том, что все-таки, как ни крути, мы разделены физически, и нам нужны разные территории, и в этом главная, но вполне решаемая проблема… О том, что мы – и те и другие – в первую очередь люди, вне зависимости от носителя, и нам нечего делить… А если все-таки война, то неминуемо проиграют обе стороны. Обе.
Завтра Совет должен вынести решение. Возможно, самое важное решение в истории человечества. Черт… через два часа мне выходить из дома. Нужно поспать. Хотя бы немного.
Удар
К тому, чего боялись многие столетия, мир оказался максимально близок не тогда, когда оцифрованных стало больше, чем живых. И не тогда, когда они построили свою иерархию и создали собственные цифровые государства, страны и города. Угроза глобального конфликта стала явной, когда они захотели взять под контроль физические серверы, на которых находятся. Понятное желание.
Представьте, вы программа, вы существуете в цифровом виде, но в реальном мире на рубильнике сервера, где размещается ваш код, лежит чья-то чужая рука. Неприятно, да? Не иметь ключей от собственной квартиры.
Однако для того, чтобы сформулировать и юридически закрепить право собственности цифровых людей на их носители, понадобилось не одно десятилетие.
Долгие годы люди не хотели уступать в такой, казалось бы, простой вещи, не могли согласиться с правом собственности того мира на этот. Но почему? У цифровых есть разум, но нет материального ресурса – какого черта? Представьте, разбивается на частном космическом челноке мультимиллиардер, владелец брендов, патентов, заводов, корпораций. Но уже через несколько часов после того, как его бренное тело размазало по посадочной платформе на крыше личного небоскреба, он возвращается к родным, близким и коллегам. Непрерывный бэкап позволяет после смерти выгрузить с сервера копию всего человека, обновленную, например, утром того же дня. Человек помнит, что ел на завтрак тосты с малиновым джемом, и неважно, что не помнит, как отправился с партнерами обсуждать детали сделки на «свежем воздухе», на орбите, потому что там красиво и ничто не отвлекает…
Мультимиллиардер возвращается к жизни – вот он, на новой биоболванке, он снова может полноценно управлять своей империей, почему он не имеет на это права? В конце концов, он может владеть своими активами вечно (другое дело, как к этому отнесутся его дети и внуки).
Чтобы отстоять право на физические объекты мира, который они покинули (с этим термином активисты с той стороны отчаянно боролись, потому что никто ничего не покидал), цифровые люди назначили своих представителей, DI-агентов (Digital Intelligence – цифровой интеллект), те выбрали DI-сенаторов, структуру, в которую они объединились, назвали Ассоциация цифровых ведомств, по-простому – Цифра. Началось глобальное противостояние цифровых и биологических людей, готовое перерасти в полномасштабную войну.
Ставки в грядущей войне были высоки. Биологические люди понимали, что, если они уступят, многие из них могут потерять собственность, плюс кто-то всегда должен будет обеспечивать инфраструктуру существования оцифрованных, а это нагрузка на государства, расходы бюджета… С другой стороны, все понимали, что там, в цифровой среде, не какие-то условные бывшие люди, нет, – там друзья, родные, мамы, папы, с ними непросто договориться, но их невозможно отвергнуть, они – часть человечества. Те, кто из биологических сражался за цифровых, готовы были биться за интересы предков до последнего.
Права цифровых людей были сформулированы в первой на планете всеобщей Цифровой Конституции, регулирующей мир, в котором люди не умирают. Я прекрасно помню, с каким энтузиазмом и надеждами создавался этот документ… Но до принятия так и не дошло.
С течением времени и бурным развитием технологий ситуация только усугублялась. Цифровые всё настойчивее и изобретательнее проникали обратно в физический мир. Технологии скоростного выращивания органических тел (биоболванок), бешеная популярность механических тел самых необычных форм, бесконечное многообразие смонтированных наиболее причудливыми способами биомеханических моделей, беспрецедентное в истории развитие сенсорных технологий, неуклонный рост скоростей передачи данных – все это сотни лет стирало границы между двумя мирами. Не сотни тысяч и миллионы, а уже миллиарды цифровых людей стремились вновь обрести тело, надежное, удобное, технологически совершенное – с самым продвинутым из возможных «коннектом» с реальностью, чтобы не было даже минимального зазора, отличия от ощущений обычного биологического человека. Чувствовать то же, чувствовать больше органики – вот главный девиз прогресса. Который требовал все больше сил, технологий, ресурсов.