– Это не оружие, – сказала вдруг Лена.

Помолчала и добавила:

– Это имитация, я видела такую на учениях… Они никого не хотят убивать.

Кто-то из охранников засмеялся. Лена обернулась и увидела, что смеется отец.

– Отлично, отлично! Ну, прекрасно, Сабин! Спасибо, позабавила!

Сабина с грустью смотрела, как на стенах музея растворяются суровые интерьеры кабины танка, исчезают мониторы, охранники. С ее плеч соскользнула форма, с пола исчез начавший оживать скрюченный депутат.

– В общем, дочка, ее фраза «они никого не хотят убивать» стала очень известной, превратилась в главный лозунг их движения, появилась на футболках миллионов людей, на значках, в небе… Ее цитировали президенты стран и корпораций, в фильмах, в книгах. Эта фраза объединила общество, стала простым символом того, что одни люди не хотят убивать других, тех, кто стал жить в иных телах… Короче, хорошая трактовка у тебя получилась. Самой-то понравилось?

Сабина кивнула. Папа, как обычно, сначала расскажет свои впечатления и только потом спросит, понравилось ли ей, непосредственной участнице…

– Да, очень. Хорошие сценарии дали, напряжение чувствовалось… Хотя я в процессе немного их переделывала. Но все равно здорово… Запись они пришлют?

– Да, я давал код сервера. Они присылают.

Вышли из музея, ветер стих, и совсем стемнело. На парковке включилось освещение. Отец закурил. Сабина посмотрела в прояснившееся небо, где на большой высоте бесконечной вереницей шли военно-транспортные межзвездные корабли, – здесь, за городом, пролегали воздушные спецтрассы. Отец поднял голову, покивал, но ничего не сказал.

– Они никого не хотят убивать, – сказала Сабина.

Усмехнулась, посмотрела на отца.

– А они? – и кивнула вверх.

Отец посмотрел на нее, но вновь промолчал и даже не улыбнулся.

10. Другое детство

Доктор писал уже несколько минут, все это время Тамара рассматривала картину, висящую на стене. Идиллический пейзаж: ярко-зеленый луг, переходящий в песчаный берег, лазурный, с белоснежными кудрявыми барашками океан, и над всем этим великолепием – желтое медовое солнце, заливающее небо веером лучей… Доктор щелкнул по клавише ввода, и тут же в углу кабинета заработал принтер.

Тамара повернулась к доктору – Сомов был компактный сухой брюнет с несколько натужной улыбкой; он смотрел на Филиппа – трехлетнего сына Тамары. Плотный, упитанный малыш сидел на стульчике напротив нее, но в его больших голубых глазах на пухлом симпатичном лице не было ни единой мысли – там плавали пустота и спокойствие.

– Вы уверены? Вы приняли окончательное решение? – спросил Сомов, глядя в компьютер и не глядя на мать.

– Да, конечно… – она смотрела на Филиппа и улыбалась ему.

– Тамара Арнольдовна, война закончилась два с половиной года назад. Может быть, вы подумаете, потому что… – доктор запнулся, встал из-за стола и подошел к принтеру. Взял тонкий пластиковый лист, бегло посмотрел на него и вернулся к столу, но садиться не стал. – Общество и люди приходят в себя, и ваш сын… Я просто опасаюсь за тот вред, который может нанести ему имплант… Мы говорили с вами не раз…

– Мой сын. Мой. Вот ключевое слово. И решать мне. Так? – говоря это резко, отрывисто, она вскочила, схватила Филиппа за руку, он сполз со стула, прижался к ее ноге, хлопая глазами. – Мое право. Оно в документе… есть! И давайте заканчивать!

Она смотрела на доктора в упор, ее губы дрожали, лицо потемнело.

– Право у вас есть. Но есть некоторые права и у общества… – сказал Сомов мягко и тихо. – И есть жизнь, которая продолжается… И это самое главное… Нужно жить…

Несколько секунд длилась пауза. Наконец Сомов положил распечатанный документ на стол. Тамара сделала недовольное движение и, отпустив ребенка, одной рукой придержала лист, а другой прижала указательный палец к черному квадратику внизу, где тут же красным пятном вспыхнул отпечаток ее пальца.

Толкнув документ к доктору, Тамара развернулась, схватила ребенка и двинулась к двери. Но тут ее окликнул Сомов, его голос вдруг неприятно задребезжал. Он держал в руке документ и тряс им:

– Это – ваше! Заберите ваш документ!

Тамара обернулась к доктору, и в это мгновение входная дверь распахнулась и в кабинете появились две высокие атлетичные фигуры, затянутые в белые медицинские костюмы, в перчатках и масках.

Бесшумно, отточенными жестами они обняли Тамару и Филиппа – ладонью за рот, руками за плечи и за талию. Движения их были мягкие и молниеносные, как фотовспышка. «Паучьи», – как обычно, подумал Сомов, наблюдая работу медбратьев, у которых на одно туловище приходилось по три пары длинных и нечеловечески ловких рук.

Когда дверь захлопнулась, доктор вернулся за стол и нажал кнопку связи с приемной:

– Галя, набери еще раз хирургическое. Ребенка – на удаление импланта. Очень бережно, за счет клиники, да-да, по госпрограмме… На мамашу пластформа у меня, заберешь потом. Да, она подписала. Маму отдадим милиции, а пока направь к ней юридическую службу, я чувствую, там работенка будет… Звони Саре, да. В общем… Все. Отбой. Мне нужно прийти в себя… Если кто в приемной, скажи, не раньше чем через полчаса… У меня обход.

Услышав от Гали «принято», Сомов отключился и опустил голову на руки. В кабинете стало непривычно тихо.

Длившуюся более десяти лет в Европе и России кровавую бойню выжившие называли войной, хотя это было самое настоящее вооруженное восстание. Историки сходились во мнениях о его неизбежности.

Человечество почти всегда принимает новую реальность через трагедии, через страдания миллионов людей. Чтобы ребенок привык к новым ботиночкам, их нужно разносить, и пальчики поболят. Когда появились импланты, которые не просто дополнили, а радикально изменили понятие личности, эти новые граждане заявили о своих правах – наравне с человеком.

Но как только права «новые люди» получили, они начали жечь города. На свою беду к тому времени человечество обладало мощным супероружием, и сотни городов превратились в огненное судилище. За одиннадцать лет погибло триста двадцать миллионов человек.

Про войну вспоминать будут долго, писать романы, слагать поэмы, снимать кино. Уроков было вынесено несметно. Один из главных: импланты делают из человека сверхчеловека, наделенного суперспособностями, но не гарантируют ему окончательного превосходства, то есть победы.

Модифицированные люди войну проиграли.

В очередной раз было доказано, что война не оправдывает своих целей. После капитуляции последних повстанцев производство и монтаж имплантов поставили под жесточайший контроль; те же, кто доверил имплантам свою личность, даже лишились части человеческих прав, то есть маятник качнулся в другую сторону.

Впрочем, и хотя об этом старались не говорить, была у войны обратная сторона. Да, сторонники модификации человека имплантами стали непопулярны. Но ученые, инженеры и государственные лаборатории продолжали работать. Война стала грандиозным полигоном испытаний «дополнительных электронных мозгов» в экстремальных условиях. Были известны миллионы случаев, когда импланты помогали людям в борьбе с агрессором.

Чего стоит запущенная в разгар войны Всероссийская государственная программа детравматизации новорожденных. Специальные импланты – симуляторы реальности внедряли детям до того, как они начинали видеть окружающий мир.

После войны пользу «детских» имплантов стали оспаривать психологи и общественные активисты. Но в период боевых действий они оказались единственной возможностью уберечь хрупкую психику нового поколения от огненно-кровавого кошмара.

Тогда никто не думал, какими проблемами могут обернуться симуляторы после. Война страшнее, но мир сложнее. Во время войны импланты спасли миллионы малышей. После войны детей пришлось спасать от имплантов.

Ремонт дороги – а Сара, благо позволял спецпропуск, ездила только по земле и никогда не летала на флайках – собрал на узкой улочке в центре внушительную пробку. Машина еле катилась, как вдруг Сара вздрогнула и ударила по тормозам – задумалась и чуть не въехала в застывший впереди автомобиль.